"Я могу производить впечатление очень функционального человека, но это иллюзия", – Саша Старость, психоактивистка.

Отрывок из книги Маши Пушкиной "Биполярники. Без масок. Откровенные истории людей, которые искали себя – и изменили мир". 

Саша (32 года) – современная художница и одна из создательниц "Психоактивно" – первого самоадвокатского движения людей с психическими расстройствами в России. 

Чтобы привлечь внимание к стигме вокруг психиатрических диагнозов, она организовала "Безумный марш" и устроила публичное самобичевание в самом прямом смысле слова.

Я хорошо помню Сашино первое публичное появление на круглом столе Общественной палаты по психическому здоровью, куда её никто не приглашал: девушка в чёрном врывается на солидное официальное мероприятие с рискованным заявлением: "Я знаю, что такое стигма, потому что у меня параноидная шизофрения".

C тех пор мы часто пересекались как сотоварищи по активизму и просвещению общества о психических расстройствах.

"Психоактивно"

"Психоактивно" [1] – это активистское движение, платформа, объединяющая людей с разными психическими расстройствами, которую мы организовали совместно с художницей Катрин Ненашевой. Наша миссия – говорить о проблемах и потребностях людей с психическими особенностями от первого лица, то есть самоадвокация.

Самоадвокация (self-advocacy) – правозащитное направление, объединяющее людей с личным опытом жизни с физическим или психическим заболеванием. Активисты выступают публично, чтобы сделать своё существование и потребности видимыми, добиваются более адекватной медицинской и социальной помощи. Движение началось в 1950-е в США с акций матерей детей-инвалидов, которых до того было принято всю жизнь держать взаперти.

Изначально я вообще не планировала лезть в активизм, я хотела просто быть музыкантом. Всё началось с моих стримов "Вконтакте" по истории и философии психиатрии. Я обратила внимание на то, что люди, публично обсуждающие психические расстройства, редко говорят о чём-то, кроме своего личного опыта. Но мне никогда не было интересно слишком много говорить о себе. Я тоже подвергалась недобровольной госпитализации, но не ощущала это как травму. Меня больше занимал культурный аспект психиатрической практики, идеология безумия, её взаимосвязь с культурой.

Зимой 2018 года Катрин нашла меня по моим стримам и предложила принять участие в её перформансе в "Театр.doc". Проект назывался "Я горю" и был посвящён профессиональному выгоранию активистов и художников. Для меня он стал первым сольным перфомансом. На тот момент я была музыкантом и на территорию современного искусства не заступала.

Врезка:

Катрин Ненашева – российская художница и активистка, чьё творчество сосредоточено на темах изоляции, социальной исключённости и невидимости многих меньшинств. Она посвящала свои перфомансы и акции пациентам психоневрологических интернатов (ПНИ – государственные интернаты, в которых на многие годы изолируют людей с тяжёлыми психическими и неврологическими расстройствами – прим.), суицидальным подросткам, женщинам в заключении, жертвам насилия.

Катрин, в частности, организовала уличную акцию "На-казание" [2] о детях из детдомов, которых отправляют в психиатрические больницы в качестве наказания за непослушание. На протяжении трёх недель активистка передвигалась по Москве с каркасом металлической больничной кровати на спине.

"Милость к падшим"

Моя первая работа называлась "Милость к падшим" [3].

Я устроила на сцене "Театра.doc" сеанс самобичевания. Я воспроизвела слова и действия средневековых флагеллантов. Это католические монахи, которые во времена мора, войн и прочих знаков приближающегося конца света публично избивали себя плетьми и громко признавались в разнообразных грехах, чтобы добиться милости Господа.

Для меня воспроизведение этой концепции значило несколько важных вещей. Прежде всего, идея стигмы: психическая болезнь в российском обществе всё ещё воспринимается как наказание, наши люди в этом смысле – вполне традиционные христиане. Они тоже ищут причину горя в самом больном, ведь это удобно и так утешающе – верить, будто несчастья обрушиваются только на тех, кто их заслужил.

С другой стороны, меня увлекли работы французского философа Мишеля Фуко, который говорил о самостигматизации. Фуко предположил, что "сумасшедшие" исторически унаследовали место, принадлежавшее в культуре лепротикам. Проказа, древняя библейская болезнь, воспринималась как знак, с одной стороны, греха, с другой – святости. Считалось, что она обрушивается на головы тех, кто совершил ошибку, но страдания их так сильны, что возносят несчастных ближе к Богу. По мнению Фуко, общество так же воспринимает и "безумцев". Страдание как бы оправдывает их существование, одновременно порождая идею "правильной жертвы" – смиренной, мучимой, готовой безропотно подчиниться наказанию.  

Моё самобичевание было символической демонстрацией необходимости страдать ради принятия обществом. При этом ты должен страдать определённым образом, соответствовать неким "стандартам" облика психбольного, иначе ты всё равно будешь отвергнут. Эти странные правила распространяют не только на психически больных. Так в России до сих пор смотрят на самые разные меньшинства (геи, инвалиды, мигранты) и даже большинства (например, матери-одиночки). Всех их предпочитают засунуть куда-то на периферию, чтобы не замечать их проблем. Если представители меньшинств хотят получить внимание и сочувствие, они должны постоянно доказывать своё ничтожество и угнетённость. Стоит лишь немного выйти за пределы этого навязанного образа – и тебе перестают верить, тебя начинают бояться. Человеку с психическим расстройством нельзя быть смелым, громким, амбициозным, неудобным, желать того же, что и "нормальные люди".

У меня в жизни был период, когда я всем и каждому рассказывала, что у меня шизофрения (в годы моего наихудшего состояния мне ставили именно этот диагноз). И никто мне особенно не верил, потому что я недостаточно плохо выглядела. У меня много татуировок, красная помада, я играю в музыкальной группе. В какой-то момент меня это фрустрировало настолько, что я была готова махать перед людьми справкой из психдиспансера.

Безумен и горжусь этим

Мы с Катрин очень сблизились после того перфоманса. Как-то вечером мы пили кофе в KFC и обсуждали, что в России появляется всё больше активистов, работающих с темой психиатрии, но они действуют поодиночке. На тот момент не существовало никаких сообществ в области самоадвокации. Только отдельные люди, зачастую с претензиями друг к другу, или просто не подозревающие о существовании единомышленников. Когда пытаешься что-то изменить в обществе в одиночку, неизбежно начинаешь себя ощущать брошенным в чистом поле – кажется, что твои усилия и возможности ничтожно малы. 

Поначалу у нас не было никакой стратегии. Мы хотели просто собрать вместе людей, чтобы создавать инсталляции, украшения, некие объекты, которые бы отражали их опыт психиатрического лечения. Про себя мы называли эту идею "Я и Таблетка". Мы размышляли над арт-проектом: например, стилизовать наши произведения под известные бренды, рекламу и так далее.

Мы кинули клич в соцсетях, и люди стали регулярно собираться у меня дома. К нам присоединились несколько художников, среди которых была Алёна Агаджикова. Именно она сделала все наши фотосессии и впоследствии приняла активное участие в создании "Психоактивно" как платформы.

Так вышло, что у неё тоже есть диагноз, который, кстати, тоже постоянно меняют врачи. На тот момент это было генерализованное тревожное расстройство. Так наша тройка психически нездоровых художниц стала ядром будущего движения.

Мы подумали, а почему бы не организовать свой русский Mad Pride, ведь раньше никто ничего подобного здесь не делал? Мы с другом журналистом Мишей Левиным нашли на сайте администрации Москвы объявление о Первомайском шествии. Там было написано, что это разрешённая демонстрация, присоединиться к которой может каждый желающий. Так было принято легкомысленное решение о психоактивной колонне. Мы нарисовали плакаты и отправились на митинг.

Mad Pride (Безумный Марш) – массовое движение психиатрических пациентов, которое выступает за право людей не стыдиться своих психических особенностей, а открыто говорить о них и гордиться ими. Идея изначально была позаимствована у движения Gay Pride. Первый Безумный марш прошёл в 1993 году в Торонто. Впоследствии под этим названием были организованы десятки акций и шествий по всему миру.

Однако нас ждало разочарование. Профсоюзный марш оказался вовсе не для всех.  Как выяснилось, колонны регистрировались заранее, и, вероятно, власти изучали их заявки на предмет крамолы.

Полиции там было полно, и когда они нас заметили, конечно, удивились. Они увидели странную группу людей, очень молодых по сравнению с остальными участниками традиционного Первомайского шествия. Мы несли непонятные плакаты: "Я знаю свой диагноз, а ты?", "Мне не стыдно", "Нас больше, чем кажется" [4].

Я накануне придирчиво рассматривала плакаты с мыслью: "Ну отлично, здесь нет ничего политического, властям будет не к чему придраться". Но от нас решили избавиться на всякий случай. Полицейские начали всех без разбору хватать, тянуть, валить, дёргать за руки. На моих глазах ребят кидали на землю, разрывали наши плакаты.

Это был довольно опасный момент. Мне бывает сложно контролировать свои импульсы, и я была готова драться с полицейскими. Так что они схватили меня и ещё двух ребят, которые сопротивлялись, и потащили к автозакам.  В какой-то мере это было хорошо, ведь мы отвлекли внимание от остальной группы. Оставшихся просто окружили и не давали уйти, а затем отвели в участок.

Это был не худший из возможных сценариев, полиция никого не избила, хоть и вела себя "по-полицейски". Но для большинства участников Марша это был первый опыт столкновения с властями, и он получился довольно брутальным. Среди нас было несколько человек с церебральным параличом, двое людей с тревожным расстройством. У Алёны (Агаджиковой) началась ужасная паническая атака, и мы уговорили полицейских посадить её на переднее сидение машины, вместо того чтобы запирать в клетке. Я боялась, что участников оттолкнёт от нас этот малоприятный опыт. Но, к моему восхищению, большинство из них в итоге присоединились к движению.

С полицией нам тоже повезло: в участке просто не знали, что с нами делать, мы ведь ничего не нарушали. Так что через пару часов всех отпустили без протоколов.

Тот Первомай в итоге стал отличным промо нашего движения, и мы в прямом смысле проснулись знаменитыми – посетили несколько телеканалов, пообщались с газетами. Наше задержание везде обсуждали, даже почему-то в паблике "Дома-2"!

Мы признали свою ошибку: не стоит лишний раз соваться на официальные мероприятия. Так что в следующие два года мы проводили Безумный Марш вместе с абсурдистским шествием "Монстрация", и всё прошло как по маслу.

Психпросвет

Мы решили, что нужно действовать, пока мы на слуху. И взялись организовывать наш первый фестиваль под названием "ПсихГорФест".

ПсихГорФест (аббревиатура для "Психиатрический Городской Фестиваль") – это серия психообразовательных и активистских фестивалей, организованная сообществом "Психоактивно" в Москве и Петербурге в 2018-2020 годах.

Организаторы собирают активистов и экспертов в области психиатрии и психологии и проводят лекции, мастер-классы и перфомансы для всех желающих. В четырёх фестивалях приняли участие в сумме более 1000 человек.

В России психиатрические диагнозы окружены стигмой, но Россия огромна, и ситуация сильно различается в разных местах. В больших городах дела обстоят получше, а условная глубинка всё ещё полна предрассудков, в том числе на государственном уровне. Везде одинаково недостаёт базового психообразования. Потому я и занялась стримами, а позже – организацией образовательных фестивалей.

Просвещение широкой публики о психических расстройствах необходимо потому, что эти заболевания провоцируют ужас перед неведомым. Особенно это касается психотических состояний – они вызывают массу страха и напряжения, которые и воплощаются в стигме. Важно осознавать, что стигма не появляется из ниоткуда. Предрассудки основаны в том числе и на фактах, хотя эти факты искажены и преувеличены. Нужно уметь распознавать первопричины предрассудков, чтобы их разрушать.

Мне кажется, сейчас российские СМИ публикуют достаточно качественной информации по так называемой "малой психиатрии" – неврозам, депрессиям, тревожности. Так что самое время отправиться в путешествие по тёмным закоулкам психозов! О шизофрении и других психотических расстройствах по-прежнему известно мало, они сильно пугают неподготовленных людей. Мне кажется важным не подслащивать пилюлю сверх меры. Нужно открыто обсуждать опасности, сопровождающие психоз. Есть просветители, которые стараются обойти острые углы, уверить общество, что опасность таких состояний – это целиком и полностью миф.

Но все, кто имеет отношение к психиатрии, знают, что это не так. При определённых обстоятельствах люди в психозе могут представлять угрозу не только для себя, но и для окружающих. Приступы паранойи, бредовые идеи или приказы "голосов в голове" вполне способны спровоцировать агрессию.

Разговор о рисках не обесценивает страданий этих людей. Эти знания нужны, чтобы вовремя распознавать симптомы у друзей, близких, даже у самих себя, и оказывать нужную помощь. 

К сожалению, в нашей стране просвещение несколько опережает работу медицинских институций: когда вы уже понимаете, что с вами что-то не так, и у вас есть запрос на помощь, но в провинциальном городке нереально найти ни грамотного врача, ни психотерапевта.

Периодически люди обращаются ко мне за помощью, спрашивают, какую больницу или врача я могу порекомендовать, и я не всегда могу дать совет. Чем больше я общаюсь с медицинскими учреждениями, тем больше я вижу проблем, и мне трудно назвать хотя бы одну идеальную или близкую к идеальной клинику. К счастью, нескольких прогрессивных молодых врачей я всё-таки знаю: они стремятся не отставать от науки и менять систему изнутри. Но их не так много, и практически все они работают в Москве и Санкт-Петербурге.

Я с четырёх лет была странным ребенком

Всё началось примерно в четыре года. У меня остались смутные воспоминания о первых приступах того, что сейчас я бы назвала дереализацией. Родителей это очень беспокоило, ведь никто не понимал, что происходит. Я начала просыпаться по ночам с каким-то клаустрофобным ощущением от темноты и нахождения в собственном теле. Все эти чувства были очень чужеродными, и, конечно, мне не хватало словарного запаса, чтобы описать происходящее, так что я просто плакала или орала.

В конце концов мама договорилась о встрече с психиатром. Врач прописал гору таблеток (кажется, это были нейролептики), которые мама так и не решилась мне дать.

Дереализация – нарушение восприятия, при котором человек ощущает нереальность окружающей обстановки, искажённо воспринимает образы и звуки. Часто окружающий мир кажется мёртвым, серым, приглушённым. Дереализация может возникать на фоне стресса, под действием наркотических веществ, а также сопровождает многие психические расстройства.

Я не была классической одиночкой. У меня была группа близких друзей, с которыми я тусовалась. Сейчас я бы сказала, что у меня с детства были истерические тенденции – я довольно много врала, любила придумывать игры и ставить эксперименты, но в то же время оставалась очень замкнутой, и это комбо почему-то привлекало людей. Детям нравились мои фантазии, они с удовольствием играли в придуманные мною миры. 

Меня всегда тянуло "на тёмную сторону". Я стала девочкой-готом, что мне, кстати, очень помогло. Внутри готической тусовки отклонение воспринималось как достоинство, так что я была внутренне готова стать "сумасшедшей". До определённого момента мне этот статус даже нравился. В школе, правда, дела обстояли иначе. С первого класса ребята решили, что я не в себе, и не хотели общаться со мной, хоть я и старалась быть дружелюбной. Я не была ни агрессивной, ни угрюмой, просто необычной.

Настоящие проблемы начались много лет спустя.

Когда мне исполнилось семнадцать, помню, как проснулась посреди ночи после тусовки с друзьями с ощущением, что умираю от сердечного приступа. Я не была пьяна, не употребляла наркотиков. Окружающие предметы как-то странно менялись. Тогда я ещё не знала, что это дереализация вместе с панической атакой.

В следующие полгода моя болезнь прогрессировала. Приступы дереализаций стали регулярными, они длились часами каждый день. Я просыпалась, первые 15 минут чувствовала себя нормально, а затем мой мозг словно переключал тумблер, и реальность испарялась.

Опыт искажённой реальности трудно описать словами. Мир кажется плоским и расфокусированным, неживые предметы выглядят живыми. Это можно сравнить с "вхождением в трип": между приёмом галлюциногена и трипом есть фаза, когда галлюцинации ещё не начались, но наркотик уже действует. Вы смотрите на обычные вещи и будто видите в них намерение – они могут казаться острыми, злыми, угрожающими, насмешливыми.

На протяжении полугода моя жизнь была похожа на пытку. Временами я просто выпадала из реального мира – теряла нить разговора, а потом не могла ничего вспомнить, внезапно обнаруживала себя в новых местах и ситуациях. Это было невероятно мучительно и усложнялось тем, что мне нужно было учиться в университете. Мне приходилось постоянно имитировать потерянный контроль над собственной жизнью.

Я очень хорошо помню один эпизод. Мы однокурсниками шли по улице после пар, а потом что-то случилось, и дальнейшего я не помню. Когда я пришла в себя, то обнаружила, что мы с приятелями смотрим на экран компьютера в интернет-кафе и смеёмся над фотографией какого-то деда на заставке. Я смеюсь вместе со всеми, но не могу вспомнить ни единой детали нашей прогулки, я даже не понимаю, как мы там оказались.

Судя по всему, я вела себя достаточно нормально, чтобы никто ничего не заподозрил. После нескольких таких случаев я научилась сохранять хорошую мину при плохой игре.

В то время я считала, что, если человек сходит с ума, это очевидно. Ещё я верила, что сумасшедшие не осознают своего состояния. А мне как раз было совершенно очевидно, что со мной что-то не так.

В психиатрии есть термин "преморбид", описывающий раннюю фазу развития расстройства. Это период, когда определённые аномалии уже есть, но пока не влияют на поведение настолько, чтобы быть очевидными. Преморбид у расстройств шизофренического спектра может длиться годами, а иногда и десятилетиями.

Я знала, что я не в порядке. Моего образования хватало, чтобы понять, что здесь попахивает психиатрией. Я пыталась поделиться с кем-то происходящим, но не могла найти подходящих слов. Друзья пытались предложить доступные им объяснения: "Ну, это просто похмелье, ты вчера слишком много выпила", или "Тебе нужно отдохнуть, ты постоянно учишься", или "У меня тоже сегодня голова кружится, это из-за погоды".

Мне, конечно, хотелось им верить, но всё-таки я понимала, что никакое похмелье не может длиться полгода. Я начала гуглить информацию и нашла определение панической атаки. Этим я удовлетворилась и к доктору так и не пошла.

Следующие четыре-пять лет ситуация постоянно менялась – то ухудшалась, то улучшалась без видимой причины. К некоторым симптомам я даже привыкла и приспособилась.

В какой-то момент у меня появились иллюзии. Звуковые иллюзии – это ещё не вполне галлюцинации, ты не слышишь несуществующие звуки, но твой мозг искажает и изменяет реальные: меняется скорость звука, его тон, интенсивность, и это очень неприятные ощущения.

Психоз

К 25 годам я поняла, что проявляла истерические и шизоидные черты с раннего детства. Так вышло, что психиатрия стала моим специнтересом. Я начала работать с аутичными детьми, вдобавок отец моего главного клиента страдал биполярным расстройством. Я переводила конференции по психиатрии и аутизму в частности, благодаря чему накопила огромное количество информации о диагнозах.

Я понимала, что не вполне нормальна, но чего я совершенно не ожидала, так это полноценного психоза.

В 25 я резко сменила сферу работы и уехала в Санкт-Петербург, чтобы организовывать мероприятия в клубе моих друзей. Это были долгие бессонные ночи с избытком алкоголя. Тогда я начала конкретно съезжать: меня охватывали странные мысли и приступы паранойи. Однажды я увидела двух мух у себя в квартире, и мой страх разросся до абсолютного убеждения, что в комнате есть гнездо опарышей, и я умру, если увижу его. Меня трясло от ужаса.

Однажды я весь день проспала после ночной смены, а когда проснулась, почувствовала, что с квартирой что-то происходит – мебель начала двигаться и издавать странные звуки. Я сварила себе рис на ужин и собиралась поесть, когда заметила, что рисовые зёрна похожи на червей. В панике я выбросила еду в унитаз и начала ползать по комнате в поисках опарышей.

Тот год стал самым тяжёлым в моей жизни: я пережила три госпитализации подряд, две из которых были недобровольными. После выписки из больницы у меня началась тяжелейшая депрессия.

Целыми днями я валялась на кровати, не в состоянии даже читать или помыться. Мать водила меня по врачам, и в ПНД (психоневрологическом диспансере) мне поставили пугающий диагноз – параноидная шизофрения. Врачи утверждали, что наступает шизофренический дефект – конечная стадия заболевания, при которой происходит необратимый распад личности. В советской психиатрии это состояние называли "ложная олигофрения" (то есть умственная отсталость), о чём мне было известно, и меня это нисколько не успокаивало.

Но в какой-то момент моё состояние стало стабилизироваться, а потом и постепенно улучшаться. Наверное, я до сих пор остаюсь на этом плато, и, надеюсь, так продлится и дальше.

Мой диагноз менялся многократно: врачи начинали с расстройств личности, потом склонялись к аффективным расстройствам. Одно время мне ставили биполярку. А потом случился приступ паранойи, и я получила параноидную шизофрению. Вскоре я поняла, что не вписываюсь и в этот диагноз – негативных симптомов у меня всё-таки не было. В конце концов мне поставили шизоаффективное расстройство, которое, по-моему, лучше всего описывает ситуацию. Но, честно говоря, я себя ни с каким диагнозом не ассоциирую, пусть это будет просто слово.

Шизоаффективное расстройство (ШАР) [5] – психическое заболевание, сочетающее в себе симптомы шизофрении и расстройства настроения (биполярного или депрессивного). При нём периоды обострений сменяются улучшениями, при которых человек практически полностью восстанавливается. В России шизоаффективное расстройство часто ошибочно диагностируют как шизофрению, но важно различать эти два состояния, поскольку они предполагают разное лечение. ШАР считается более благоприятным диагнозом, поскольку обычно не вызывает распада личности и снижения интеллекта.

Золотой век российской психиатрии

Многие думают, что советская психиатрия всегда была карательной и при этом невероятно отсталой. Это абсолютно не так. Первые советские декады на самом деле были очень инновационными для медицины в целом и психиатрии в частности. Это была эпоха всемирно известных учёных: Ивана Павлова, Владимира Бехтерева, Петра Ганнушкина. Они проложили дорогу будущим исследователям на поколения вперед.

Проблема в том, что золотой век давно позади, но многие российские врачи и в 21-м веке продолжают придерживаться теперь уже устаревших идей. Наши врачи до сих пор используют методы, от которых в Европе отказались лет 40 назад. Например, в 1960-х большинство специалистов считали, что аутизм связан с шизофренией. Эта гипотеза не подтвердилась, но в российской практике взрослые и даже дети до сих пор часто получают диагноз "шизофрения", когда это очевидный аутизм.

Однажды я отказалась от госпитализации из-за некомпетентности врача. У меня появились голоса в голове, я страшно испугалась и сама вызвала скорую. Доктор заявила, что моё состояние очень тяжёлое, лишь взглянув на татуировки на моих руках. Она не пыталась со мной поговорить, узнать что-то о моём круге общения. Просто сделала выводы, опираясь на советские учебники, в которых татуировки описывают как признак "антисоциального" поведения у женщин.

Встречаются врачи, которые считают, что ты нездорова, лишь на основании того, что к 30 годам ты не обзавелась семьёй и детьми. На мой взгляд, эта ригидная часть системы – огромная проблема. Такие специалисты мечтают вернуть золотой век, но при этом сами не развиваются, не интересуются новостями науки, а упрямо отрицают любые инновации. Часто приходится слышать высказывания вроде: "На Западе постоянно что-то меняют, просто чтобы казаться прогрессивными, но МЫ знаем лучше".

Как активистка, я периодически пытаюсь делать совместные проекты с государственными учреждениями, и это сплошная боль. Постоянно сталкиваюсь с тем, что врачи не видят ценности в опыте пациента, не задумываются о том, как пациент воспринимает лечение.

Ещё одна большая проблема – изолированность психиатрии от других областей медицины. Психиатры порой ведут себя так, будто их дело больше никого не касается. Они не берут в расчёт возможность психологических или гормональных причин симптомов, а ведь часто причина именно в этом.

Во всём мире психиатрия до сих пор опирается, прежде всего, на наблюдения за пациентом. Не существует теста или анализа, который бы точно определил, есть ли у вас биполярное расстройство или шизофрения. Это увеличивает риск неверной диагностики и необоснованных назначений лекарств.

Врачи как будто забывают, что таблетки, которые мы пьём, на самом деле довольно вредны. Каждый постоянный пациент знает, насколько ужасными могут быть побочные эффекты. Чтобы заставить себя регулярно пить эти препараты, нужно быть уверенным, что они необходимы и другого варианта нет. Их нельзя назначать "на всякий случай", как это нередко делают у нас.

Мне нравится себя испытывать

Долгое время я принимала тщательно подобранный "коктейль" из таблеток. Но недавно решила переключиться на когнитивно-поведенческую психотерапию. Я полагаю, что нахожусь в ремиссии, и абсолютно убеждена, что психотерапия необходима каждому. Если ваша задача – добиться долгосрочного эффекта лечения, вам необходимо поддерживать своё состояние равновесие часами психотерапевтической работы. Таблетка – это не волшебный ключик.

Надо сказать, что и врачи не всегда понимают, что психотерапия должна дополнять медикаментозное лечение. Причём не только при "лёгких" расстройствах, но и при тяжёлых вроде шизофрении.

Я, возможно, произвожу впечатление очень высокофункционального человека, но это иллюзия. Когда ты становишься публичной личностью, люди замечают только твои достижения – музыку, акции, перформансы. Со стороны складывается впечатление, что ты какой-то вечный двигатель.  Но это лишь часть картины.

Шизоаффективное расстройство, как и биполярное, сильно влияет на эмоции. Это родственные болезни, их даже относят к одному кластеру аффективных расстройств. Психозов у меня уже несколько лет не было, но я периодически переживаю депрессии.

Мне более-менее удаётся оставаться в форме благодаря тому, что я цепляюсь за вещи, которые меня поддерживают. Если мне нужно отыграть концерт, я поеду на репетицию, даже когда сама идея подняться с кровати и начать двигаться кажется издевательством. Благодаря активности мне станет лучше, я получу естественное подкрепление. Мне нравится испытывать себя и преодолевать препятствия, представляя, что каждый раз мне нужно справиться с новым квестом. Но я не предлагаю всем следовать этому примеру. Здесь легко уйти в самообвинения из-за того, что не можешь справиться с проблемой самостоятельно.

Кроме того, я сильно завишу от помощи моей мамы. Она отлично знает, какими тяжёлыми бывают мои состояния, и помогает удержаться на плаву.

В будущем мне бы хотелось, чтобы меня знали не только как человека, который рассказывает о своём расстройстве. Важно не застрять в одной плоскости своей личности. Возможно, рано или поздно я "вырасту" из самоадвокации и открою для себя что-то новое.

Записано в июне 2020 года.


[1] https://vk.com/psychoactivno

[2] https://www.wonderzine.com/wonderzine/life/life-interview/227800-artist-nenasheva?from=readmore

[3] https://daily.afisha.ru/relationship/8329-zritelyam-bylo-ploho-oni-hoteli-uyti-kak-proshel-performan....

[4] https://zazeradio.com/faces/kak-proshlo-shestvie-psihoaktivistov-v-moskve/

[5] https://www.healthline.com/health/schizoaffective-disorder#:~:text=What%20is%20schizoaffective%20dis....